iskatel | "Жизнь носителя языка"

Попался прекрасный текст,

"Жизнь носителя" (Элина Свенцицкая Elina Sventsitskaya)

ЖИЗНЬ НОСИТЕЛЯ
Я носитель языка. Это значит, что я этот язык ношу все время с собой.
Вот иду ранним гадким утром в магазин – а язык у меня в руках.
Смотрю в окно на мокрую улицу и тяжелые тучи с распухшими брюхами
– в одной руке у меня сумка, а в другой - язык.
Вот опаздываю я на работу и бегу, спотыкаясь, по узкой лестнице, а язык за мной волочится.
И навстречу, как всегда, или директор, или завуч, они ничего не говорят, как золотые рыбки,
я тоже молчу – я тащу язык, а это трудное дело, хоть и не уважительная причина для опоздания.
И даже в туалете он со мной, только бы в унитаз не уронить.
Потому что скользкий он, а руки у меня слабые. Ох, и как же я с ним устаю… бывает даже,
что он выпадает у меня из рук и валяется в грязи, а потом надо его нести
– замурзанного, облепленного бумажками и веточками, в мутных потеках.
Ну а как домой приходим – мою его всегда с хлоркой и лизолом, иначе наберется микробов и болеть будет.
В праздничные дни я его украшаю бантиками. Больше всего ему идут сиреневые бантики.
Впрочем, синенькие тоже ничего, как и желтенькие. Время от времени я украшаю мой язык фенечками,
однако чувствую, что ему больше нравятся серебряные подвески, и чтобы было несколько в ряд.
Но лучше всего, конечно же, бусики – ярко, празднично, бусинки переливаются – ну просто божественная красота!
Самое главное для носителя языка – показать свой язык с наилучшей стороны, чтобы прохожие не останавливались,
задумчиво глядя вслед, а знакомые не спрашивали:
- Что это вы, дорогая, с собой таскаете? Вот это вот – гадкое, распухшее, потасканное?
Что ж это вы за своим языком так плохо следите?
Нас много, носителей языка, и каждый обращается со своим языком по-своему.
Кто-то носит его, как я, - чертыхаясь, но желая соблюсти приличия, как необходимость
– и с ним нелегко, и бросить жалко. Кто-то носит его, как вечернее платье – торжественно,
с пафосом и бокалом мартини. Кто-то – как транспарант, декларируя независимость и гражданскую позицию.
Кто-то – как труд, изматывающий и непредолимый, но необходимый для всеобщего благоденствия.
А некоторые носят язык как орденскую ленточку – гордо, с бантиком через плечо и дедушкиной бердянкой наперевес.
Но вот однажды оказалось, что я носитель не того языка, который нужен.
И что гораздо лучше было бы стать носителем совсем другого языка.
Все очень просто - старый язык надо отрезать, новый - пришить.
Операция очень простая, почти безболезненная, выполняется в режиме дневного стационара.
В общем-то и выбор языков большой, но только вот выбирать надо такой язык,
который ничем себя не скомпрометировал – а так можно все что угодно,
хоть маленький розовый с острым кончиком, хоть большой глубокого алого цвета с выраженными извилинами,
можно даже зеленоватый со стальными вставками и подушечкой для иголок.
Не рекомендуется выбирать собачий язык, потому что есть люди, которых собака покусала,
и потому язык этот их травмирует.
Точно так же не рекомендуется змеиный, хотя очень многим нравится то, что он раздвоенный,
но змеи шипят и кусаются, к тому же ползают, и у многих людей возникают неприятные ассоциации
и начинают болеть старые укусы.
Лучше всего птичий – можно говорить все что угодно, никто ничего не поймет.
Однако и здесь следует быть осторожным, поскольку некоторые виды птиц болеют птичьим гриппом,
и людям, перенесшим эту ужасную болезнь, свойственно винить в этой болезни именно язык.
А я бы, в принципе, не против, но вот получается, что вроде бы у меня есть свобода выбора,
а на самом деле выбирать-то не из чего.
Попробовала я было коровий – но уже очень вкусный оказался, говорят же – язык проглотишь,
вот я его и проглотила…
К тому же новый язык носить надо по-новому, а он у меня не только все время из рук выскальзывает
– но еще и выворачивается в разные стороны, как угорь, ни в сумку его не засунешь,
ни на тележке не держится, только извивается и издевается. Хулиган какой-то…
Я даже плакала от этих его финтов, но думать и особенно плакать учителям не положено,
пошла я классный час проводить. А классный час был не простой – я писателя пригласила детям на съедение.
Это был очень интересный писатель, его первая книга называлась «Величие», а вторая – «Бытие»,
а третья - «Божественная любовь», и работал он в жанре дидактического фэнтези и бутылочного романа.
Писатель был пожилой и потрепанный, как мой язык, однако глаза его сияли.
- Здравствуйте, ребята! – сказал он, отводя седую прядь с хитро прищуренного глаза.
– Я – писатель, и писал всегда, всю свою сознательную жизнь и часть бессознательной.
«Это как это, интересно?» - подумала я про себя, а шестиклассники молчали, уткнувшись в телефоны.
За окном рыдали голуби.
- Но вы знаете, я ни о чем не жалею! Я – счастливый писатель!
Мы, писатели, питаем современное общество Высоким и Вечным.
Мы делаем это современным доступным всем для понимания языком.
Ну вот, и он тоже про язык. Интересно, как он со своим языком справляется?
Он ведь тоже вроде… того… носитель.
Носитель того самого, ненужного, от которого желательно избавиться и перестать его носить.
Интересно, а как он со своим языком обращается? Как и, главное, куда он собирается его носить?
Может,он умеет его куда-нибудь прятать, в какое-нибудь такое место, где бы этот нежелательный язык
лежал себе спокойно в чистоте, тепле, темноте и никому бы не мешал?
Может, он его носит только по ночам, тайно от всех?
Я задумалась, а писатель между тем, потеряв контроль, начал исповедоваться.
Впрочем ученики у меня ко всему привыкли, головы от телефонов они не поднимают.
Последнее, что я услышала, было:
- Это божественно красиво, я люблю снег, дождь, грозу, вьюгу, в них есть что-то такое…
Необъяснимое притяжение… Блаженство существует, вы уж мне поверьте!
Ну вот, подумала я невесело, уже и до блаженства докатились…
Все-таки интересно, можно ему будет задать потом вопрос об языке и его ношении – или это интимный вопрос?
Вот и мой шестой класс чего-то зашевелился – или чувствует, что скоро звонок и надо уже
сворачивать этот фонтан писательских откровений?
- Глаза читателя – это лучший подарок! – закончил писатель, а ученики зааплодировали звенящему звонку.
Однако… Надо уточнить в каком виде ему обычно дарят эти глаза? В целлофане или коробочке?
А если коробочка – то какая: простая картонная, деревянная, или может, алюминиевая с подогревом?
А может ему их дарят целыми ящиками? И в каком виде – сыром, вареном или под маринадом?
Ох, и до чего ж у богемы извращенные вкусы…
- Большое спасибо! А по поводу глаз – я бы с удовольствием, но лишних нет!
Он с удивлением воззрился на меня, потом развернулся и ушел.
А я осталась одна в пустом классе. И заплакала. И подумала – зачем я так издеваюсь над бедным писателем?
Это же не он, это его язык, тот самый, который он таскает по этой жизни и так затаскал,
что уже и не понимает, что этот язык говорит?
А язык бы не говорил, но кто ж его такого хорошего будет таскать по этим непролазным буеракам,
под этими тяжелыми тучами, в этих кривых проулках нашей жизни?
И вот тут я вдруг поняла Ван-Гога. В смысле – очень даже просто можно отрезать себе ухо,
или отрезать себе нос или другую часть тела, которую каждый выбирает в меру своей испорченности.
А можно отрезать себе язык, вообще ничего страшного.
Только вот ножницы потеряла, и ножей я с детства боюсь, как увижу – так язык отнимается.
А так бы – запросто отрезала и подарила бы этому прекрасному миру на память.
Может, мой язык начнет жить своей собственной жизнью…
Но как же я буду жить, если он меня покинет?